Виктор Гвор - Улыбка Бога [СИ]
— Конечно, уверена! — заявила девушка. Почувствовала, что сказала что-то не то и добавила. — По проспектам можно и ночью гулять! Прохожих мало, глаза отвести можно… Или фонари разбить…
— Если отводить глаза, зачем одежда?
— А если не захочу отводить? Встречу мальчика симпатичного, захочу показаться во всей красе! — Светка перехватила ироничный Костин взгляд и вздохнула. — Нет, он потом всю жизнь заикаться будет…
Но долго огорчаться при наличии обновок она не могла.
— Ну и ладно! Всё равно, это костюм для трекинга! В нем можно поехать в Гималаи. Или в леса Белоруссии!
— В леса Белоруссии ехать не надо. Мы и так здесь.
— Тем лучше! Ну одевайся же! Сколько можно светить голым… задом!
В конце концов, Костя решил доставить подруге удовольствие и напялил на себя деревенский подарок. И даже несколько часов в нем проходил.
Это оказалось не столь неудобно, как он ожидал, и вполне стоило вознаграждения, полученного ближайшей ночью. А чем еще заканчиваются любые приобретения и примерки женских обновок?
30 июня 1941 года. Украина— Безнадежно, — горестно вздохнул комполка, — у него минут сорок как баки сухие. Всё. Отлетался капитан…
Подполковник безнадежно махнул рукой и, ссутулившись, пошел к навесу, служившему командным пунктом. Не вернувшийся из боевого вылета летчик был не просто комэском и одним из немногих асов Н-ского истребительного полка. Он был другом. Вместе учились в аэроклубе, вместе заканчивали легендарную «Качу», крыло к крылу дрались в Испании. Эх, Лешка, Лешка… Ты же всегда выкручивался… Может и сейчас? Да нет, надо смотреть правде в лицо: никаких шансов. Даже если с парашютом выпрыгнул, до своих добраться вариантов мало. Немец прет, не останавливаясь…
Комполка обернулся, бросая взгляд на ослепительно голубое небо. Пусто, конечно. На взлетном поле маячила одинокая фигура. Макарыч, Лешкин техник. Этот будет ждать до упора. Забывая, что упор прошел…
Всё плохо. Что же это творится такое? Мы же над Мадридом этих асов немецких в хвост и гриву! У нас же самолетов больше! Почему же сейчас творится черт поймешь что?! Еле успеваем перебазироваться на новые аэродромы. В день до пяти вылетов. И в каждом численное преимущество противника. Попробуй тут сберечь людей и машины… Каждый день потери. И немаленькие. Только на таких асах, как Лешка и выезжаем. Теперь еще одним меньше стало… Не считая тех пятерых ребят, уже занесенных в боевые потери… Подполковник покачал головой: людей считаем, как самолёты! Людей! Мать твою!
Неожиданный звук привлек его внимание. Из жиденького перелеска, расположенного в полукилометре от взлетного поля, доносился совершенно непонятный треск. Верхушки деревьев в центре рощицы качались без всякого ветра. Вот одна вообще скрылась из виду, словно дерево рухнуло. Как будто кто-то ломится через лес напрямую. Большой и тяжелый. Танки? Проспали!!!
Истошно взвыл ревун боевой тревоги. Бойцы комендантского взвода мчались к своим позициям, на ходу пристегивая штыки… Задвигали стволами зенитки, ища цель. Летчики бросились к самолетам, готовясь к немедленному взлету. В считанные минуты аэродром ощетинился оружием, готовый дать отпор врагу.
«Если танки, нам полный и безоговорочный гаплык наступит…» — мелькнула обреченная мысль…
— Товарищ подполковник, там знамя!
Шум, доносившийся из леса, приближался. Подполковник вскинул бинокль и не поверил глазам. Над рощей, на высоте десятка метров от земли, в самом эпицентре непонятного катаклизма, гордо реяло красное полотнище.
— Не стрелять! — приказал командир, — но и не расслабляться! Возможны какие угодно провокации!
И снова прильнул к биноклю.
Флаг двигался в сторону аэродрома. Причем довольно ходко двигался. Побыстрее пешехода. Кто же его несет? На такой высоте, проламываясь сквозь хлипкий, но довольно густой лес? Что за бред…
Наконец знамя достигло опушки и оказалось в пределах видимости. Оно было закреплено на голове, немного напоминающей конскую, только без гривы и задранную невероятно высоко. От головы в лес уходила шея толщиной в телеграфный столб, неторопливо выползающая на всеобщее обозрение.
Наконец, шея кончилась, рухнуло несколько деревьев на опушке, и появился сам флагоноситель. По аэродрому пронесся общий стон, густо разбавленный матом. По полю величаво топало животное. Метров тридцать длиной, впрочем, большую часть длины занимали уже знакомая шея и всё еще частично скрывающийся в роще хвост, четыре колоннообразные ноги, довольно массивное туловище и маленькая голова. Колосс неспешным шагом шествовал к аэродрому, давая обалдевшим от удивления зрителям привыкнуть к своему виду.
— Диплодок! — выдохнул рядом с подполковником комиссар.
Иванов перед войной успел закончить три курса университета в Ленинграде. И непонятными словами щеголять любил. Как все ленинградцы, впрочем…
— Какой еще дипломат?! — не расслышал комполка.
— Не «дипломат»! Диплодок! Динозавр такой. Ящер. Вымерший.
— Ни хрена себе, вымерший! — выматерился командир. — Чего ж он тогда разгуливает, взлетную полосу нам портит? Да еще под нашим флагом? Союзников против фрицев ищет?
— А я откуда знаю?! — окрысился комиссар. — Диплодоки уже сто миллионов лет как вымерли!
Тем временем подполковник рассмотрел на крупе динозавра человеческую фигурку, устроившуюся возле основания шеи. Не поверив глазам, снова посмотрел в бинокль…
— Лешка! — прошептал он. — Точно! Живой, чертяка!
— Кто Лешка? — теперь не понял уже комиссар. — Диплодок?
— Какой диплодок?! Капитан Титаренко! Верхом на зверюге едет!
— Как верхом?!
— Как на лошади! Или, скорее, как индусы на слонах ездят!
— Ничего не понимаю, — пожал плечами комиссар, — где он взял диплодока…
— Ты, Сергеич, Леху не знаешь! Он же из Одессы! А те, что хочешь, достанут!
Тем временем ящер преодолел луг и, остановившись у окраины взлетного поля, опустил голову с флагом к земле. Капитан Титаренко, как ребенок с горки, съехал по шее ящера, нашел глазами своего техника и, похлопав по не успевшей подняться шее, произнес.
— Макарыч, принимай аппарат! Во! Махнул, не глядя!
Глава 4
Густы белорусские леса. Густы, дремучи и плохо проходимы. Но не сплошные буреломы раскинулись на этой земле… Идешь под густой сенью деревьев, перешагиваешь через замшелые поваленные стволы, и вдруг оказываешься на залитой солнцем поляне, заросшей невысокой травой. Можно больше не кутаться зябко в подранную гимнастерку и немного отогреться под ласковыми лучами солнца…
И видно всё вокруг до самой опушки. Взгляд не проникает лишь туда, где сплошной стеной встает частокол стволов и переплетение ветвей. Только расслабляться не стоит. И сам, когда стоишь посреди поляны, каждому взгляду открыт. Как на ладони. И если взгляд не совсем дружеский, да к нему руки приложены с хорошей винтовкой… Ни спрятаться, ни скрыться. Так что думай, то ли солнышку радоваться, то ли снова под полог леса прячься…
Вот возле такой поляны и устроились пятеро бойцов. На открытое пространство не совались, тихонько сидели в чаще, сторожко посматривая по сторонам. Усталые лица, зеленые петлицы, порванные гимнастерки, грязные разбитые долгой дорогой сапоги. Окруженцы, выходящие к своим и устроившие короткий привал? Похожи. Но не они.
Пятерка в самом деле отдыхала. Вот только пограничники не собирались отсюда никуда уходить. Они выбирали место для боя. Боя, в котором найдут свой конец остатки личного состава третьей погранзаставы. Все пятеро.
Они должны были погибнуть еще неделю назад. Там, на заставе, под артиллерийским огнем нескольких батарей, под атаками озверевшей немецкой пехоты. Было отчего озвереть «Нибелунгам», получившим вместо легкой прогулки отчаянный и умелый отпор. Настолько умелый, что пришлось подтягивать танки. Шансов выжить не было. Да никто и не планировал. Не прятался и не убегал. Дрались до конца. Все как один. И умирали. Один за другим. Три дня. А когда стало ясно, что удерживать нечего, пошли на прорыв. Тогда их было еще девять человек…
Прорвались пятеро. Костлявая не стала их забирать. Шутили, что испугалась. Сейчас бойцы знали, почему выжили. Они были нужны здесь.
Своих встретили вчера вечером. Тоже окруженцев. Но не бойцов. Детей. Два десятка мальчишек и девчонок. Возрастом от трех до десяти лет. А с ними две женщины-воспитательницы, и два мужика — директор да дедок из местных, взявшийся провести по лесу. И взвод немцев на хвосте. Наверное, хорошо и легко воевать с детьми. Особенно, с безоружными детьми.
Никто ничего не приказывал. Никто ни о чем не просил. Но когда колонна пересекла поляну, все пятеро дружно остановились, посмотрели друг на друга, и отдали директору, остервенело жующему чубук старой трубки, свои «сидоры» с остатками продуктов.
